Уважаемые читатели предлагаю вам продолжение истории про щенка!

Для тех, кто ни читал начало, выставляю всю историю, несмотря на то, что начало уже присутствовала в моих топиках в разных вариациях ( кому не интересно можете не читать ).

Всё остальное было создано в течение месяца вынужденной мочи, дабы меня вновь не обвинили в авторстве чьих-либо топиков.

Предчувствуя злорадство всякого рода рысистов, цель которых критиковать ради того чтобы критиковать, заявляю сразу, что это манжетный вариант. Цель, которого, ни столько похвастаться в умении подбирать слова, сколь в том, чтобы рассказать историю.

История не дописана и будет продолжаться. Однако необходимо её причесать.

С этим я обращаюсь за помощью к вам и объявляю конкурс!

У меня есть около 30 красных подарков, плюс около 60 зелёных, так что каждый достойный соавтор, чьё предложение войдёт в окончательный вариант, будет вознаграждён за свои труды.

Формат конкурса такой.

Каждый, кто считает, что его вариант лучше оригинала, выставляет вначале оригинальное четверостишье, в котором он желает ввести изменение, после чего, выставляет свою версию для сравнения.

Если необходимо, по Вашему мнению, изменить 2-3 слова или более, то необходимо, в своём варианте, выставить четверостишье как до, так и после того которое подверглось изменению.

Тупые, провокационные и хамские высказывания будут игнорироваться.

Для особо одарённых, объясняю, что хорты это мифические псовые, по своему строению похожие на волков.

Точнее прародители всех псовых, живущие до 150 лет.

Взрослая особь достигают размеров 1,5-2 метра в холке.


Желаю приятного чтения.

По снегу он шёл, сквозь промозглую вьюгу,
И ветер его до костей продувал.
И холод пронзал белоснежную шкуру
И мокрый подшёрсток уже не спасал.

А снег, безвозвратно следы заметая,
Грозил, что он вскоре их сможет пожрать,
И тень, за спиною всё чаще мелькая,
Его заставляла сильнее дрожать.

Но с каждым движеньем часть силы теряя,
Он сам понимал, что ему не нагнать.
Ведь стая, о нём уж давно позабыла,
Для мертвых нет места, их незачем ждать.

Однако те ямки в снегу говорили,
Что волки здесь вновь свою цель обрели
И стадом таргоры от них убегали,
К тому перевалу следы их вели.


Туда, где по горной гряде пробегая
Меж стайных угодий лежала межа
И тот, кто сумеет на склоны пробиться,
Волками гоним, он не будет тогда.

Ведь хорты, законы свои соблюдая,
В пределах своих лишь охоту вели.
И даже голодная смерть, что слепая,
Их ту не заставит черту перейти.

Щенок это знал, и в сердцах понимая,
Что вскоре все хорты вернуться сюда,
Но коли удача от них отвернётся,
То сам он как пища сойдёт им тогда.

Законы, законы, что хорты избрали,
Тогда, на великом совете своём,
Нещадно карали того, кто, отставши,
Вдруг станет виновен в охоте концом.

Потому-то щенок их звать не решался
И молча, свой тяжкий путь продолжал.
Быть может, удача ему улыбнётся,
Не раз под раздачу он так попадал.

Но он, понимал и то, что не сможет
Свой путь, как обычно, сейчас одолеть
И вряд ли удача ему тут поможет,
Коль к пиршеству стаи уже не поспеть.


И максимум что его там ожидает,
Лишь кровь на снегу, что осталась лежать.
Но что эта кровь, для того кто не может
В сей час даже лапу от глада поднять.

И он, обессилив, склонился не зная,
Зачем ему нужно за стаей ползти.
Потерянны силы с водой не вернуться,
Ему бы поспать, а не в гору идти.

Глаза он закрыл и мгла опустилась,
И тень, что он видел, к нему подошла,
Беззвучно над ним она тут же склонилась,
И молвила нежно такие слова.

Куда ты собрался щенок бестолковый?
Неужто не видишь, кто рядом с тобой?
Ведь стая не будет богата добычей
И вновь с перевала вернётся пустой.

Таргор, кто погиб в том ущелье сегодня,
Не зря твою стаю по тропам водил,
Он время волков, на себя забирая,
Отаре незримо своей подарил.

И если б минутой он раньше примчался
То воды не стали ему бы мешать.
Тропой той заветной, он часто сбегая
Умел от погони таргоров спасать.

Теперь он почил и отару оставил,
Но всё ж напоследок он ей сослужил.
И стадо его, уж давно на вершине.
Не зря тот таргор тебя в пропасть свалил.

К тому же, коль хочешь ты в стаю вернуться,
То должно подумать ещё и о том,
Как станут те хорты к тебе относиться
Когда будут знать о спасенье твоём.

Ведь ты же от страха с уступа не прыгнул
Тем самым таргорам ты фору давал.
И мать погубил, да и сам чудом выжил.
А после все силы свои растерял.

Зачем же сейчас ты за стаей стремишься
Ведь ты же изгой для них навсегда
И пищи у них для тебя не найдётся,
И ждать они больше не будут тебя.

Ты лучше поспи, отдохни себе вволю,
А я тебя нежно сейчас обниму.
Легко отгоню я морозную стужу,
И вечным покоем тебя одарю.

А коли не хочешь ты спать в одиночку,
То стаю свою ты сюда пригласи.
Зачем им впустую бежать к перевалу?
Пусть вместе с тобою поспят и они.

Не ври мне старуха, тебя же я знаю.
Безумную речь я твою не приму.
И спать я не лягу, и звать я не буду,
Тебе на потеху всю стаю мою.

Ты тут говорила, что ходишь за мною,
Что ты перевалом не будешь сыта.
Тебя понимаю, я знаю, я знаю,
Что смерть тех таргоров не сытит тебя.

Ведь в бойне великой тебе нету места,
Лишь гибель от глада волнует тебя.
А коли заставлю я стаю вернуться
То вдоволь насытить смогу лишь тебя.

Таргор тот могучий, ты мне говорила,
Не зря мою стаю по тропам водил,
Но ты умолчала о том, что отара,
Лишь шла к перевалу, не тратя зря сил.

И только тогда они в горы помчались,
Когда увидала погони косяк.
Ты думала, мне в том следы не признались?
И сбить меня с толку, всего лишь пустяк?

И стая сейчас тех таргоров нагнала,
И слабых избрав, постепенно сечёт.
И эта охота добычей богата,
И хортов великое пиршество ждёт.

Прости ты старуху, ведь я же слепая,
Зрачки я сожрала свои уж давно.
Лишь голод, меня за собой призывая,
Твердит, что насытит он брюхо моё.

Однако, коль стая добычу добудет
И ты ей не хочешь притом помешать,
Оставшийся приз утешеньем мне будет,
И я всё ж сумею его не отдать.

Ты тот, кто насытит мне брюхо пустое
Объятий своих мне уже не разжать.
Хотя? Может быть? Нет бросим. Но всё же.
Я дам тебе шанс свою жизнь оправдать.

О чём ты старуха? На что намекаешь?
Неужто я должен тебе послужить?
Ты что-то темнишь и меня лишь сбиваешь,
Ну, чем же ты сможешь меня подкупить?

Ну что же, смотри, вон там, под горою,
Чуть теплиться свет, от пещеры глухой,
И спит там охотник, он жил за грядою,
Вчера он пришёл за отарой тупой.

Ты хочешь, чтоб я человека зарезал
И кровью его свою жизнь откупил?
При этом законы всех хортов нарушил
И вечным позором себя бы покрыл?

Да брось, не осилишь ты сам человека.
Тебе лишь осла его надо задрать.
И коли сумеешь ты им поживиться,
Объятья свои я сумею разжать.

Щенок улыбнулся, в удачу не веря,
Неужто добыча настолько близка,
И силы вернулись, и он воспаряя
Помчался к пещере, не помня себя.

И в беге не чувствуя снега касанья
Он даже порою дышать забывал.
Ведь смерть, как наездник на нём восседая,
Визжала от счастья, а ветер хлыстал.

И вот та пещера пред ним возникает
И он, невзирая на свет в глубине,
Влетая в то жерло, глаза прикрывает
И слепо на голос бежит в полу тьме.

Осёл же учуяв, кричал, призывая
Охотника спящего, где то в углу.
Того он не знал, что тот крик направляя
Медвежью услугу сослужит ему.

Щенок же в порыве безумном не видел,
Как смелый охотник на встречу бежал,
И слепо на голос клыки он направил,
И шею осла в тот же миг разорвал.

И запах кровавый щенка одурманил,
Он лапами жертву свою растерзал,
Глотая куски, ничего он не видел,
И только насытить себя он мечтал.

А что же охотник? Он встал цепенея,
Не верил он в то, что осла потерял.
И хищника взгляд, на себе ощущая,
Молил он богов, и себя проклинал.

Но вскоре охотник почуял измену
И меч свой из ножен неслышно достал.
Он взмахом хотел разрубить волку спину
И только в последний момент устоял.

Он видел, как жадно тот волк поедает
Всё то, что доселе считалось ослом,
И понял, что хищник от смерти сбегает,
Слепую старуху узрел он на нём.

И лёгким движеньем меч в ножны вернулся,
И старый охотник к лежанке пошёл,
Кулак его грубый слезой окропился,
Как будто сородичем был, тот осёл.

И кинув полено в огонь по дороге
Охотник уселся на шкуры и хвой,
И грубо он волка, в словарном поносе,
Корил и ругал за проступок дурной.

Ну что ж ты поганец такое наделал,
Неужто не видел здесь туши горой,
Коль съел бы любую, я б слова не молвил
Теперь я без воза... Нажрался? Ну, стой!

От трапезы милой щенок оторвался,
И как то неловко смотрел на него.
При этом прощенье просить он пытался
Хотя и не знал в чём повинность его.

Однако охотник не сразу всё понял,
И думал, что хищник на бой призывал
И с места вскочив, он меч свой вновь поднял
И в очи противника смело взирал.

Он видел глаза, что моргали так часто,
Как будто мальчонка пред дядькой стоял,
И взгляд шаловливый, потупился шатко…
Он сына родного в тот час в нём признал.

И меч, выпадая, о камни ударил,
А ноги под тяжестью вдруг отнялись,
Душа так хотела, но разум не верил,
И слёзы ручьями из глаз полились.

Серёжка паршивец, ты, что же удумал?
Охотник о сыне своём горевал.
Мальчишка однажды селенье покинул,
При этом ни слова ему не сказал.

Лет пять ему было и смог бы едва ли
Он долго прожить одиноко в лесу.
Всю ночь всем селеньем его там искали,
И только под утро вернулись к селу.

Той ночью селенье подверглось атаки
И то, что хотели, враги унесли.
А всё остальное, нещадно спалили,
Как будто последний день жили они.

Врагов было много и всех бы убили,
Коль кто-то той ночью в селении был.
И быстро мужчины жилище срубили
Им холод корявый уже не грозил.

Но голод рукою своей костяною
Людей беспощадно за горло схватил,
Твердил он, что смерть призовет за собою.
И люди роптали, не чувствуя сил.

Ни мяса, ни хлеба, ни даже собаки.
И крысы с пожарищ куда-то ушли.
Не сыщешь в округе ты даже добычи,
Мужчины с охоты пустыми пришли.

И только осёл, этот старый вернулся,
Когда все надежды истлели совсем.
Но воин тогда за него заступился,
Сказав, что добычу притащит на нём.

Ведь он захотел к перевалу пробиться
Где вместе с добычей и сына найдёт.
Но если он завтра к ночи не вернётся,
То многих в селенье уже не спасёт.

Щенок оглянулся и видел как горько
Охотник жалеет утрату свою,
И нежно в глаза посмотрел он укратко,
Надеясь, что сможет помочь он ему.

И в туже секунду узрел он те мысли,
Что болью пронзили его самого,
Пожарищ тех груды и голода руки,
Мальчишку, кто взглядом похож на него.

И в мыслях глубоких он сам растворился,
А смерть постепенно слезала кряхтя,
И тихо пещеру она покидая,
Волчонку сказала такие слова.

Ну что ж, угодил, тут я спорить не буду.
И нынче на волю тебя отпущу.
Но я не прощаюсь, и вскоре увижу,
Вот только в селенье я куш соберу.

И смерть улыбнулась, беззубой улыбкой.
И тут же во мраке исчезла она.
Щенок же тут понял, как замысел смертный
Он сам, не желая, исполнил тогда.

Так вот что хотела костлявая сука.
Зачем ей убогая жизнь то моя?
Ведь я же вскормлю ей душонок немала
Коль к вечеру завтра не будет еда.

Врёшь стерва слепая, не будет, как хочешь,
Тебе обломаю я планы твои.
И коли на время меня ты покинешь,
Сумею я пищу туда довести.

И он отскочил, от неистовой боли,
И место в пещере он не находил,
И туши таргоров на возе лежали,
Охотник недавно их тут потрошил.

Щенок обходил эти сани кругами,
Пытаясь понять для чего же они,
И лапой их трогал, и даже клыками,
Но с места не сдвинул, лишь слышал смешки.

Охотник, от мыслей своих убегая,
Следил, как зверюга круги нарезал.
И только советом ему помогая,
Смеялся, как малый и даже рыдал.

Но где это видано, люди честные?
Чтоб хищник седой себя в сани впрягал
Но вскоре прервались советы смешные,
Когда этот зверь вновь хомут изучал.

И морду он сунул в овал тот убогий,
И вместе с санями с пещеры сбежал.
Ведь сани собрали за срок тот короткий,
Хомут же петлю собой представлял.

Верёвками просто к полозьям привязан,
Меж коими палки, и хворост лежал.
Хоть ход у саней был едва ли пригоден
Но груз, кое-как, отвезти позволял.

Серёжка! Серёжка! Куда ты?! Куда ты?!
Охотник отчаянно вдруг закричал.
И тут же он выскочил с милой пещеры
Щенок возле входа его поджидал.

Куда ты Серёжка вдруг лыжи намылил?
Ведь я ещё даже вещей не собрал.
Щенок обернулся и взглядом ответил.
Мол, типа, что надо, то ты уже взял.

Охотник, не скромно себя озирая,
Вдруг понял, насколько сей зверь тут был прав.
Копьё и огниво, перчатки, ушанка.
Что тут нужно ещё? Постель и покров?

За этим вернуться всегда я успею
И тяжесть в дорогу я не понесу.
Там люди в селенье, а я тут жирую
Простите мне боги за грубость мою.

Щенок, озираясь, пошёл к перевалу,
Охотник в пещёру свою посмотрел
И он с ней простился, и с лёгкой душою
Забыв обо всём, за санями пошёл.

Серёжка! Серёжка! Куда же ты правишь?
Ведь нам перевал не удастся пройти…
Щенок обернувшись, ответил едва лишь.
Что горну гряду дня за два обойти.

Охотник, взгляд этот вполне понимая.
Не стал больше глупость свою повторять
И древком копья сзади сани толкая
Пытался всей силой щенку помогать.

Луна освещала им путь к перевалу,
Недавно охотник тут сани спускал.
Пусть снегом покрыло следов ту дорогу
Щенок без усилий её распознал.

Казалось вначале, что просто всё будет,
К утру, он осилит сей горный подъём,
Но вскоре он к круче высокой подходит
Её не осилить им будет вдвоём.

Потому обходя и время зря тратя,
Искали они по положе пути,
И сани трещали, грозя развалиться,
И силы теряли впустую они.

Вот скоро и утро, но всё же и трети
Подъёма того не сумели пройти,
И сани, в снегу провалившись, цепляли
Тем днищем убогим за камни в пути.

Охотник взирал на волчонка угрюмо,
Однако, не смел он хоть что-то сказать.
Лишь только под нос он бурчал постоянно,
Ругая себя, что посмел долго ждать.


Волчонок внезапно тропу обнаружил,
Которую долго в ночи он искал,
И воз по следам тем звериным направил,
Но тут человек безнадёжно отстал.

Назад обернулся щенок удивлённо
На то, как охотник, шатаясь, идёт
Ему бы сейчас отдохнуть, хоть немного,
Но время безмолвно стоять не даёт.

Серёжка прости, не могу я так быстро.
Мне возраста тяжесть так сложно нести,
Давай посидим, отдохнем хоть недолго,
Иначе я вскоре смогу лишь ползти.

Щенок подождал тут охотника смирно
И только охотник на сани присел,
Рванулся он с места, взирая безмолвно,
Чтоб только охотник с саней не слетел.

Охотник в санях кувыркнулся бессильно,
Но всё же, за что-то себя удержал,
И первое время ругался безбожно,
Но вскоре замолк и в тиши задремал.

А что тут такого, о люди честные?
Ведь он, уж которые сутки не спал.
И даже в пещере, в тепле и уюте
Потрошил, прилёг, и тут волк прибежал.

При этом от веса те сани прогнулись,
И стало на много тяжелей их везти,
Но всё же, щенок из всех сил упираясь,
Разгоном пытался их ввысь довести.

Однако, тропа серпантином виляя,
На каждом изломе велела стоять,
Щенок тормозил, чуть под сани влетая,
Но всё ж на каком-то не смог удержать.

В крутой разворот не вписались те сани,
И грузом своим же коснулись земли,
И туши таргоров человека подмяли,
И сани те с хрустом на них полегли.

Охотник спросонья не сразу всё понял.
Как? Где и куда, он внезапно попал?
Казалось ему, что меж мёртвых он ожил,
И чьих-то родных он тогда вспоминал.

И в этом бахвальстве он тем лишь гордился,
Что с ними со всеми в интиме бывал.
И то что, коль сможет он вновь возродиться,
То корень садовый он всем обещал.

Щенок отдыхая, внимал эти речи,
Хоть были они неприятны ему,
И чтоб осушить эти бурные реки,
Он тявкнул негромко, «заткнись мол», ему


Охотник тут вспомнил, что давеча было
И грубые речи он вмиг прекратил.
Меж трупов змеёю, он выбрался быстро.
И лишь на свободе он вновь говорил.

Серёжка. Серёжка. Ну, как же ты это?
Охотник смущаясь, краснел и белел.
Он сам виноват, что тут спал безмятежно
Но всё же щенка укоряя гундел.

Ведь я же сказал, что не надо так спешно.
Ведь я даже груз не успел привязать.
Ведь сани мы чуть не разбили невольно.
И долго мы будем теперь тут стоять?

Охотник бурчал, но не спал он руками
И хворост ломая, огниво достал,
И искры огнём меж ветвей прорастали,
И вскоре костёрчик тут звонко трещал.

При свете огня он те сани проверил
И палки худые он тут же сменил.
Полозья почистил, на снег их поставил
И туши на палки он вновь загрузил.

Ну, что же Сережка, нас худо минула
И можем мы дальше свой путь продолжать.
Осталась лишь треть от того нам подъёма,
А нам ещё вниз с перевала съезжать.


Однако щенок не сдвинулся с места
И жадно ноздрями он воздух вдыхал.
Он чуял, что вскоре для них будет встреча,
Итог, от которой, он не представлял.

Охотник почуяв, что что-то не ладно,
Копьё, как безумный, своё тут искал.
Но где же оно? Меж снегов ли лежало?
Иль в спешке его он к саням привязал?

Щенок ощущал, что близка его стая,
Огонь её этот к себе подманил.
Но что же сказать? Как связать объясненья?
Ох, зря на изломе он сани свалил.

А может позвать, вновь надеясь на чудо,
И всё без утайки, как есть объяснить?
Теперь не удастся пройти нам их мимо,
Быть может, помогут? И стал он тут выть.

И тут же на зов голоса отвечали.
Во тьме предрассветной огни разожглись
Сугробы вдруг стали меняться местами
И снежные горы во тьме разрослись.

Охотник невольно к мечу потянулся,
Лишь ножны пустые тогда он нашёл.
И в миг тот, судьбу меча вспоминая
Услышал тот лязг, от удара об пол.

Однако узрев, кто из тьмы той выходит,
Забыл он совсем про оружье своё.
Огромные волки, кто в байках лишь бродят,
Которыми в детстве пугали его.

Ведь это же хорты! О Боги, Здесь Хорты!!
Кто ростом велики и шерстью белы.
Ведь их зверобоги создали однажды,
Чтоб те охраняли тела их и сны.

Наверно я брежу. Я брежу? Я брежу!!
В санях я сейчас преспокойно дремлю.
И волк седовласый меня к перевалу…
Хотя это бред! Я скорей всего сплю!

Сейчас я в пещере, в тепле отдыхаю
И ослик живой где-то рядом стоит,
И сниться мне бред про волков и дорогу.
Мне надо проснуться! Меня люди ждут!

Охотник вздохнул и на сани свалился,
И громкий тот храп тишину разорвал.
И снилось ему, как в пещере проснулся,
И как он осла, второпях запрягал.

А хорты из леса степенно выходят,
И глазом кося на огонь и еду,
Щенка окружают и речи заводят,
Быть может, опять он попал тут в беду.

Щенок говорил им, что там за грядою
В селенье от голода люди все мрут,
И надо б помочь, дотащить к перевалу
Те сани с едой и того кто храпит.

Какое нам дело, до этих людишек?
Они меж собою те войны вели.
Ведь мы не сжигали в селенье домишек
И дичь в той округе не мы извели.

Не всё так уж просто, как вы говорите.
Ведь дичь неспроста с перевалов бежит.
Там что-то плохое, как вы не крутите
И вскоре та нечисть, и к нам прибежит.

Ведь смерть, отпуская меня, обещала,
Что вскоре обратно вернётся сюда,
Лишь куш заберёт, что в селенье остался,
И будет косить всех подряд без конца.

Ведь в этом селенье есть что-то такое,
Что ей не даёт без стесненья бродить.
Быть может, конечно, всё это пустое.
Но сможем мы смерти хоть так насолить.

И хорты, внимая словам, замечтались,
Ведь очень опасно со смертью играть,
Но им так хотелась, и так им желалось,
Хоть раз в своей жизни её обломать.

К тому же в словах было что-то иное,
Об этом вожак не однажды твердил,
Там что-то плохое и что-то там злое,
И надо бы знать, от чего зверь уходил.

Ну что ж, мы отпустим тебя на разведку.
И сани с едой к перевалу свезём,
Но помни, что есть законы по роду,
Коль ты их нарушишь, то мы все умрём.

И вот перевал осветился лучами
Хоть солнце ещё до поры не взошло
Но сани стояли, и хорты встречали
Рождения дня, и всё к этому шло.

Однако, не все улыбались рассвету,
Вожак недовольно взирал на щенка.
Ты будь осторожен, не верь ты в удачу
И помни законы, без них нам нельзя.

Ты видишь, кровавые пятна блистают?
А тут лишь следы, что куда-то ведут,
Здесь наших угодий черта полегает
И дальше нет ходу, тебя там не ждут.

Угодий граница для хортов священна
Её просто так нам нельзя перейти.
Там стая другая, а ты вне закона,
И всё что ты можешь, лишь мимо пройти.

Но коли тебя, за едою застанут,
Иль просто за дичью ты будешь бежать,
То тут же порвут, и на части растащат,
И нас ещё могут за то покарать.

Зачем же законы такие избрали?
Ведь очень кровавы порядки сии.
А может, есть способ какой-то, меж нами,
Чтоб этот запрет я бы смог обойти?

Глупец, не тебе обсуждать те порядки.
Ты лучше спросил бы, зачем же они?
Чтоб дичь друг у друга мы не угоняли
И чтоб истребить, мы её не смогли.

Смотри, сколько дичи мы здесь перебили,
А сколько ещё не успели убить,
И если б границы бы нам не мешали,
То стадо бы всё мы смогли б истребить.

Теперь же таргоры приплодом займутся,
И вскоре число своё смогут достичь,
И будем мы дальше тем стадом питаться,
А в наших угодьях не вымрет вся дичь.

К тому же, скажу я тебе откровенно,
Что мы все по крови уж очень близки.
И если б гуляли бы все бесконтрольно,
То вместе с собой и заразу б несли.

Пойми, что законы совсем не кровавы,
Ведь только они нас смогли защитить,
И долгие века блюдут их все хорты,
И больше не смей ты при мне их хулить.

А как же поляна, для нас что святая?
Ведь стаи же все собирает она.
Неужто на ней не страшна нам зараза?
Прости, коль вопросом обидел тебя.

Поляна святая, на то и святая,
Что нет на ней места болезни любой
Ведь воды святые ту почву питая,
Тебя исцелят, коль ещё ты живой.

К тому же те воды священны для хортов,
Сам Хорт их когда-то для нас создавал,
И ты б никогда бы не встал между хортов,
Коль с первых же дней, ты тех вод не вкушал.

И солнце подняло свой диск, освещая
Лучами своими тропы той проход.
И хорты взирали, как день зарождая,
Ярило явило свой лик в небосвод.

Ну что ж, нам пора, я не буду прощаться,
И ты, оставаясь, смотри не забудь,
Что ты всё же хорт, и за всё нам воздастся,
Тех древних законов, достойным ты будь.

Щенок улыбнулся, хотя было больно,
Ведь стая опять покидает его.
Лишь только одно в этот раз утешало,
Что хорты не сразу забудут его.


Вожак развернулся и прочь он помчался,
И стая исчезла, не должно ей ждать.
Щенок же оставшись, на сани забрался
И стал он лицо человеку лизать.

Серёжка, Серёжка да что ты пристал то?
Отстань от меня, мне и так нелегко.
Щенок отскочил и смотрел удивлённо,
Старик же вставая, дышал тяжело.

И снова охотник спросонья не понял,
Как в лапы волчонка опять он попал.
Ведь снилось ему, что еду он доставил,
И вместе с родными уже пировал.

Когда же узрел он, что солнце уж встало
И то, что в санях до сих пор он лежит,
Вскочил он, как будто под хвост ему жало,
И вставши на ноги, как вкопан стоит.

Пред ним открывалась картина большая
И видел он сверху родные места,
Но как он попал, к перевалу, не зная,
Пытался он вспомнить, но память пуста.

Он в мыслях метался, не зная где правда.
Не мог отделить, что тут явь, а что сон.
И лишь на волчонка безумно взирая,
Пытался, хоть как то, связать мысли он.

Допустим, что волк седовласый ворвался,
Допустим, сожрал он осла моего,
Допустим, он сам в эти сани впрягался,
Допустим, что в горы повёл он его,

Допустим, уставши, я в сани уселся,
Допустим, что волк меня в санях повёз,
Допустим, уснул я, про всё забывая.
Но как же сюда-то меня он довёз?

Ведь горы крутые и вряд ли возможно,
Чтобы ни разу меня не стрясли.
К тому же тут время, оно ж не обманно,
Никак не возможно, чтоб к сроку пришли.

И тут-то он вспомнил, как хорты явились
И он по-другому взглянул на щенка.
И мысли его воедино связались,
И он, всё познавши, не верил слегка.

И тут же колени его подломились,
И слёзно прощение у щенка он просил.
За грубость свою и за меч, что поднявшись
Чуть жизни волчонка тогда не лишил.

Щенок, улыбался те мысли внимая,
Но всё же ничем не ответил ему,
И только хомут, на себя одевая,
Напомнил, что надо б в дорогу ему

Старик, удивлённо на это взирая,
Как малый мальчонка за ним побежал.
И боле не смел, он на сани садиться,
При этом хвалу он богам посылал.

И больше бубнить, по дороге не смел он,
И слова дурного он зря не сказал,
К щенку обращался лишь только на Вы он,
И только Серёженькой ласково звал.

Дорога, что в низ, не простая дорога,
И тут без оглобли никак не пройти,
При этом и упряжь нужна, что достойна,
Но где же, в сей час, это можно найти?

Старик удручённо взирал на тропинку,
Что дикие звери пробили в снегу,
Он думал вначале, объедет он гору.
Но как же осилить им эту тропу?

И он раздобыл мимоходом две палки,
И пояс свой сняв, на щенке повязал,
И между ремнём, хомутом и санями,
По бокам от щенка, по палке связал.

И вышли оглобли, что им позволяли
Хоть как-то сдержать тех саней лишний ход,
Но этого мало, ведь сани грозили
На склоне крутом, разогнаться на сход.

Ведь упряжь была не достойна задачи
И если до дела, могла подвести,
Страховка нужна, чтоб не верить в удачи,
Коль случай, какой, то смогла б их спасти.

И вскоре они где-то древо сыскали,
И было ветвями богато оно,
На сани они часть ствола положили,
При этом верёвкой связали его.

Охотник как якорь его приспособил,
Коль надо, то ствол он с саней тех скидал,
И оседлав его, верно он правил,
И возу разгона он сим не давал.

И так постепенно, скользя серпантином,
Доверившись только звериным следам,
В долину спустились они тяжким ходом
И славу воздали великим богам.

И древо сухое они отвязали,
И костёрок из него завели,
Здесь был привал, и они отдыхали,
Ведь им ещё долго к селенью идти.

Охотник приладил на вертеле мясо,
При этом кусок и щенку он подал,
Но только щенок, посмотрел как-то косо,
И нюхать то мясо он даже не стал.

Ведь он не забыл, те слова, что сурово,
Вожак без утайки ему говорил,
Что мясо вкушать ему будет не должно,
Покуда в угодьях чужих он бродил.

К тому же ослиное мясо в желудке,
Щенку не давало спокойно бежать.
Ему б раствориться в столь сладостной неге,
Но палки мешают. Ну как с ними спать?

Щенок посмотрел на человека сурово.
Ну, типа, быть может, довольно уже?
Ведь палки натёрли бока и мне больно,
Ты лучше б штаны привязал бы к себе.

И вскоре щенок, наслаждаясь покоем,
Меж тёплых сугробов так сладостно спал,
А палки трещали в огне, что под мясом,
Притом человек свой ремень продевал.

Привалом недолго они наслаждались
И в путь они вскоре опять собрались,
И сани, скользя, в долину ворвались
И шрамы на теле её разрослись.

Здесь были следы, и их было довольно
Как будто тут толпы народа прошли,
Но было в следах этих что-то, невольно,
Бросавшее в ужас, и кошки скребли.

Щенок их читать всё пытался, не скрою,
И были понятны они, как рассказ.
Однако следы не равны человеку
И пахли зловеще они в этот раз.

Промеж тех следов и другие встречались,
Людей и животных, и разных там птиц,
Но хортов следы ему не попадались
Как будто не рвались они до границ.

Тут что-то не ладно, уже очевидно.
Иль пищи у хортов довольно ещё?
Хотя, тот охотник сказал, что негодно
Охотой угодье, нет дичи и всё.

Мне нужно понять, что следы значат эти?
И кто же посмел тут всю дичь разогнать?
И где же все хорты? Неужто погибли?
Не может, не верю, но надо узнать!

Уже вечерело и солнце скатилось,
А сани на гору опять поднялись.
Немного осталось, на склон тот поднявшись,
И сразу селенье, но лапы сплелись.

Щенок, кое-как свои лапы расставил,
В попытке последней силы найдя,
Но всё бесполезно, не сдюжит, не сдюжил.
Прости человек, всё ж подвёл я тебя.

Хотя, и старик уж без сил, понимает,
Что тут без привала уж точно нельзя,
И вскоре костёрчик, как факел сияет.
Быть может, увидят, на свет приходя.


Но всё же никто из людей не узрел их
Лишь тени сгущались в вечерних лучах
И что-то таилось в тенях тех безликих
Лишь сея безумные мысли и страх.

Щенок повернулся, движенье учуяв,
И голос подал, будто к битве готов.
И чёрные тени застыли, услышав,
Тот древний призыв, что роднит всех волков.

Однако щенок не поддался обману,
И зорко следил за тенями в лесу,
И вскоре узрел меж деревьев фигуру,
Что пряталось ловко у всех на виду.

Ага, ты попалась, волчица слепая,
Не прячься, ведь видел уже я тебя.
Ты что тут забыла? Тебя же не звал я,
И глад костяной не тревожил меня.

И смерть, что глодая, из тени выходит,
И прямо к щенку, ковыляя, идёт,
И подойдя, разговор с ним заводит,
И речь между делом такую ведёт.

Ах, старый знакомый, тебя я так рада
Меж дивных угодий сиих увидать.
Я тут мимоходом, к селенью бежала.
Не чаяла даже тебя повстречать.

Не ври мне старуха, тебя-то я знаю
Известна мне подла душонка твоя.
Ты здесь не случайно, и я понимаю,
Что хочешь ты что-то опять от меня.

Но вряд ли смогу угодить тебе снова,
Ведь ты обещанье свое, не сдержав.
За мною пошла поперёк уговора
И строила козни, несчастье мне слав.

И даже сейчас, эти сани тут встали,
Отнюдь не по воле великих богов.
Ты видно хотела, чтоб мы не успели,
Но вскоре я буду к дороге готов.

Остынь ты лохматый! Да как же ты смеешь
В несчастьях своих меня обвинять?
Хоть часто обманом своим я питаюсь,
Но слово своё я умею держать!

Коль я бы могла удержать эти сани,
То ты б их и с места не смог бы сорвать.
А в кознях виновна я только отчасти,
Лишь только советы могу я шептать.

Ведь я не сама убиваю, поверь мне.
Кто телом владеет должны мне платить.
Ведь я же бесплотна, а значит не в силе
Хоть что-то по воле своей изменить.

Я выбор всегда и для всех оставляю,
Самим умереть иль себя заменить,
И ты его сделал, тогда предо мною.
Как смеешь меня ты во всём том винить?

Щенок удивлённо взирал на волчицу,
Но сам понимал, как она тут права.
Ведь это же он, ворвался в пещеру,
И жизнью осла откупился тогда.

И в тяжкий поход, не она его гнала
Он сам захотел отплатить за осла.
И в чём же та смерть перед ним виновата,
Коль силы потратил он все до конца?

К тому же, он вспомнил уступ тот и реку.
И понял, что выбор доступен всегда,
Но если избрать ты не в силах дорогу
То плыть по теченью ты будешь тогда.

А жизни теченье, бурлящие воды,
И каждый, кто хочет свой путь обрести,
Обязан бороться, не щадя свои силы
Иначе утонит, плыви не плыви.

Законы природы, велики законы.
И воды однажды исторгнут тебя,
И к брегу прибьют, невзирая на стоны.
Но примет ли брег, тот несчастный, тебя?

Ведь ты же по жизни нечего не умеешь,
Лишь только держаться у всех на виду,
И годы обратно вернуть не сумеешь,
И выбрать не сможешь свою ты судьбу.

Ведь даже тогда, будут выводы сложны,
На бреге тут гнить или дальше пойти,
И будешь мечтать, ты вернуться в те воды,
Где думать не надо и всё по пути.

Но водам пустое уже не потребно,
Однажды изгнав, уж не примут они,
И будут тебя засыпать, что подобно,
Тому, что ты есть, чтоб тебя погребсти.

Не проще ль понять, что тебе в жизни надо,
И цель обретя, к ней без страха идти,
И если устали, то лучше не надо
Виновных искать, мол, мешали в пути.

Щенок понимал, что он зря смерть обидел.
Но всё ж извиняться пред ней он не стал,
Лишь только кивнул, мол, прости, коль обидел,
Сорвался, бывает, я просто устал.

А сам всё же думал. Ты врёшь мне старуха,
Не зря ты всей час повстречалась в пути,
Ты что-то дурное в себе затаила,
Не хочешь, чтоб дальше смогли мы пройти.

И смерть уловила сии щенка мысли.
Но сделала вид, что неясны они.
Лишь только спросила. Куда путь держали?
И можно ли с вами немного пройти?

Ты что же слепая, неужто не заешь,
Куда и зачем мы те сани везём?
Ты злые дела под наивностью прячешь?
Тебя мы в селенье с собой не возьмём.

Да бросьте, неужто вам жалко дороги?
К тому же я знаю, нам всем по пути?
И чем же дела вам мои помешали,
Когда мы вчера до пещеры той шли?

Конечно, дороги мне вовсе не жалко,
Да только одно не могу я понять.
Ты что там забыла? Ведь будет ничтожно
Всё то, что в селенье ты сможешь собрать.

Глупец! Скажи мне, с чего вы решили,
Что сможете мясом кого-то спасти?
Быть может, людей тех, давно перебили,
И вновь, то селенье враги подожгли.

И если бы даже там люди остались,
То как же они без тепла бы смогли,
Дожить до того, как вы к ним вновь вернётесь?
При этом скорее ушли бы они.

Щенок, ухмыльнувшись, ничем не ответил,
Но взгляд его просто в ответ ей кричал.
Ты что же старуха? Тебя я не понял.
Туда б ты не шла, коль никто б нас не ждал.

Ну, ладно, согласна, допустим все живы.
И с голода пухнув, на полках лежат.
При этом пойми, они есть, не способны.
Те туши сырые, что в санях лежат.

Им надо сперва отварить это мясо,
А после бульоном их всех напоить,
При этом нельзя им вкушать само мясо,
Иначе оно их всех может сгубить.

К тому же ещё, не забудь про болезни,
Их голод всегда за собою ведёт,
И чаще они всех людей убивали,
Чем глада рука их в могилу сведёт.

Обжорство, ещё ты добавь для приличья,
Ведь многих оно погубило не раз.
Когда после глада до пищи дорвутся,
И меры забыв, насыщаются в раз.

Так что щенок, у меня времени много,
На то чтоб собрать весь обещанный куш.
И там я кормиться ещё буду долго,
Пока я не съем достаточно душ.

Ты хочешь сказать, что всё это пустое,
И многих в селенье уже не спасти.
Но слышу в словах твоих нечто другое.
Ведь ты же не хочешь, чтоб мы к ним дошли?

Ну да, не хочу. Ваше дело дурное.
Ведь вам не дано, от меня их спасти.
Вы только способны продлить это горе,
При этом на время меня провести.

Ведь люди в селенье по жизни все смертны,
А значит им смерть избежать не дано.
Лишь срок отдалить этой встречи способны,
Но в вечности жить, не способен никто.

К тому же, насколько способно, то мясо,
Сей час неизбежный от них отдалить?
Ну, день, ну неделю, ну месяц, а сколько
До дней тех весенних им надо дожить?

Когда в той долине снега все растают
И первая зелень покажет свой цвет.
Лишь только она им надежду подарит,
Ведь мясом одним, человек не живёт.

И даже, допустим, такое случиться,
Что будешь ты вечно их мясом кормить.
То вскоре меж ними цинга заведётся
И будут они лишь о смерти молить.

Так может не надо? Зачем им страданье?
Они же со мною смерились уже.
Ведь ты же не сможешь им всем пропитанье,
До самой весны, так таскать назло мне.

Щенок ухмыльнулся, он знал изначально
Что хочет она в этот раз от него,
Однако хотел всё понять досконально,
Уж больно сторожно гнала смерть его.

Хотя размышленье твоё очень верно,
Уж больно вертляво ты крутишь хвостом.
То времени много, то времени мало.
Ведь ты же бессмертна, приди ты потом.

Когда эти люди от боли взвывая
Тебя призовут, как спасенье во тьме
И ты соберёшь эти души, вкушая
Ту сладость, которую ищешь везде.

Я вижу, не веришь, что правду глаголю,
Всё ищешь, ну где же тебе я тут лгу
Ну что же, иди, я мешать вам не буду
И боле того, я ещё помогу.

Часть силы своей передам вам в дорогу,
При этом я с вами тихонько пойду,
А чтобы не скучно вам было со мною,
Одну я легенду для вас расскажу.

Щенок удивился, но вида не подал,
Однако он силу в себе ощутил,
И силу такую, что вмиг тот он понял,
Что если б хотел, он бы гору свернул.

При этом та сила была так коварна,
Что вскоре он в снег, обессилев, упал
И смерть улыбнулась и тихо сказала.
Я силу дала, чтобы ты не сбежал.

Щенок ухмыльнулся. Ага, тут подвохи.
Ну что же пойдём, коль тебе по пути,
Но если свернуть ты захочешь с дороги,
То я не пойду, хоть всей силой тащи.

И так ковыляя за смертью хромою
К селенью неспешно они все пошли.
И смерть им шептала сказку былую
Древнее которой нигде не найти.

В легенде той старой о том говорилось,
Что наша планета пустынна была
И в пене морской жизнь зародилась,
Так первая клетка себя родила.

Та клетка собою ничто представляла,
Уж больно ничтожна в размерах была.
При этом меняться она не желала,
Ведь жизнью без срока владела она.

Она лишь деленьем простым размножалась,
И каждая первой подобна была,
И вместе с волнами они расплывались,
И будет так вечно, казалось тогда.

Однако, хоть клетки могли жить и вечно,
Любая из них вдруг погибнуть могла.
И это случилось, однажды нежданно,
И смертью своей, она смерть родила.

И смерть, что едина, на свет появилась,
И жизни ту силу у клетки взяла.
И плотью её она напиталась,
И душу слизнула как тут и была.

От вида её, клетки все испугались,
И стали от страха меняться тогда.
И новые клетки уже зародились,
Но сила её от того лишь росла.

И вскоре та сила вершины достигла,
И всё что хотела творила она,
И стала та смерть всемогуще всесильна,
И не было силы ей равной тогда.

Из недр, вулканы она поднимала,
И все океаны сушила она,
И льдом всю планету она покрывала,
А после калила её до красна.

При этом уставши от скуки безумной,
Ведь не было равных противников ей,
Себя разорвала, перестав быть единой,
И сама с собою вела вечный бой.

Она на стихии себя поделила,
И каждой стихии себя отдала,
И каждую часть в то, что было, вселила.
Воздух, земля, огонь и вода.

Те части четыре, четыре стихии,
Жестокую битву друг с другом вели,
При этом в борьбе той себя изменяли,
Да так, что вновь слиться уже не смогли.

И эта борьба лик планеты меняла,
И всё что на ней поменяла она,
И жизнь по не многу себя изменяла,
И клетки сплетаясь, творили тела.

Ведь в этой среде выживал кто сильнее,
И каждый иного пожрать был готов.
И смерть выбирала всех тех, кто слабее,
И между собою делила улов.

Вода выпивала всю жизнь, без остатка,
Огонь же все души собою палил,
Земля, что осталось, себе забирала,
А воздух эмоции все уносил.

И так продолжалось не днями, веками,
И тысячи лет как минуты неслись,
И биться с собою стихии устали,
Но жизнь развивая, они всё ж дрались.

Конечно, с веками их битвы слабели,
Но всё же борьба так и не прервалась,
Живое само изменяло стихии,
Из вод выходя, к небесам забралась.

И как бы сейчас вы ту смерть не ругали,
Кровава, слепая иль как-то ещё.
Ты должен понять, что коль смерть не познали
То были бы вы, до сих пор, лишь ничто.

И организмом, состоящим из клетки,
Вы где то бы плавали в водах сейчас,
И вечной бы жизнью вы все обладали.
Хотя, этих вод не хватило б на вас.

Ведь если б те клетки бессмертными были,
При этом делились везде и всегда,
То вскоре они той луны бы достигли,
И страшно представить, что было б тогда.

Смерть замолчала, на щенка вновь взирая.
Надеюсь, немного ты понял меня?
Ведь смерти нет вовсе, она не живая
Стихии те есть, но их злить вам нельзя.

Ведь всё, что вы смертью всегда называли
Ведь это не смерть, а отбор тот земной.
Ведь те, кто до вас на земле этой жили
Погибли, чтоб место дать жизни иной.

Чтобы новая жизнь могла зародиться
И лучше всех прежних она бы была,
А после погибла, вновь жизнь порождая,
Чтоб жизнь продолжалась и краше была.

Так вот, что сказать я хочу напоследок,
Коль хочешь ты мне за себя отомстить
Не надо идти в то селенье волчонок,
Чтоб их вновь заставить ту боль пережить

Я смерть, что глодая, как вы говорите,
И смертные муки питают меня,
И коли, вы боли свои прекратите,
Закончится трапеза тут же моя.

Конечно, на время мне пищи не хватит
Но, ты мне поверь, получу куш двойной,
Ведь муки больных, лишь вкуснее тут станут,
А голод, вернувшись, разделит людей.

Те люди в надежде сейчас помирают,
Они все охотника сладостно ждут,
Притом человека в себе сохраняют,
И в безумие пасть себе не дают.

Однако когда вы вернётесь с едою,
Им некого больше уже будет ждать
И между собою, поверь, я не скрою,
За каждый кусок они будут дрожать.

Когда же еда вся закончиться вовсе,
Они истощенья не будут уж ждать,
И жрать они будут того, кто слабее,
Притом угрызеньями будут страдать.

И тот, кто последним в селении станет,
Поверь, не из лучших окажется он.
С душою, что чёрна, он жизнь дальше будет,
При этом других поедать будет он.

А жизни не надо такого урода,
Не должно, чтоб он на земле этой был,
Ведь он каннибалом, других пожирая,
Не с глада питался, а страхом лишь жил.

С другой стороны, коль не в зло ты мне это,
И ты всё же хочешь людей тех спасти,
То бросить их здесь тебе будет не должно,
Ты их до весны должен всех довести.

И коли тебе это всё же удастся,
Не малу награду тогда обретёшь.
И может однажды весь род твой спасётся,
Коль ты в человеке здесь друга найдёшь.

Щенок ухмыльнулся. Опять ты талдычишь!
Ну как же тебя в этот раз мне понять?
То ты мне в дороге назло помогаешь,
То гонишь меня, мол, не стоит мешать.

То ты говоришь, что те люди погибнут,
При этом не важно, дойду я, иль нет.
И тут же кричишь, что все выжить вдруг смогут,
При этом в награду и род мой спасут.

И смерть, улыбаясь, ему отвечает.
Глупышка, не уж то твой мозг не поймёт?
Что всё, что живое всегда умирает,
А всё что умрёт, то вновь жизнь всем даёт.

У смерти задача иная немного,
Судьба управляет деяньем её
Чтоб всё, что дурное, вовек погибало,
А то, что благое, то вечно жило.

Коль ты эти сани в селенье доставишь,
А после умчишься, забыв обо всём.
То только дурное ты этим взрастаешь.
И лучше не надо, других подождём.

Но коли помочь ты им хочешь от сердца,
При этом готов ты и дальше страдать,
То ждать тебя будет большая награда,
Которой нигде ты не сможешь сыскать.

Щенок удивленно взирал на волчицу
И смысл тех слов стал понятен ему,
Ведь он же походом своим и взаправду,
Не столько спасал, сколько мстил за судьбу.

Ведь цель изначальна была утопична,
Ну, разве благое по злости творят?
При этом слова, те, что смерть говорила,
Казалось в тот миг, ему душу съедят.

А может помочь этим людям возможно?
Хоть в этих угодьях я просто ничто.
Но пищу возить с перевала же можно,
Но сможет ли сам он добыть там её?

К тому же, здесь мясо не всё же решает,
Цингою пугала слепая, не врёт.
Но может он ягод, каких-то добудет
Опять же найдя, как он их соберёт?

Я вижу, не зря небеса выбирали.
Возможно, и вправду ты сможешь всё то,
Что длани судьбы на тебя возложили,
Осталось поверить в себя самого.

Ну что ж, помогу я тебе тут немного,
Ты в этой борьбе будешь не одинок,
Удача с тобой, хоть её ещё мало,
Но вскоре прибудет, дай ей только срок.

О чём ты слепая? Какие тут длани?
Не уж то, всё это уже решено?
Выходит ты знала? Зачем выбирали?
Что хочет судьба от меня одного?

Неужто, всё это предсказано раньше,
А мы лишь игрушки в какой-то руке,
За нас всё решает судьба поневоле,
А мы все покорны лишь этой судьбе?

Смешно тебя слушать, щенок ты мой глупый,
Ты видно бессмертным себя возомнил.
Да, есть судьба, и у неё есть сценарий
И каждый из вас в него точно входил.

Но это не значит, что в ходе сей пьесы
Тебя невозможно ни кем заменить,
Коль был бы не ты, а другой, то возможны
Другие исходы, и всё может быть.

При этом, коль знаешь чего судьбе надо,
То будет удача на всём том пути,
И каждый твой шаг будет верен невольно,
Коль к цели конечной он будет вести.

Всё ясно, однако не всё мне понятно
Судьба это что и откуда она?
Кто кем управляет? Всё как-то туманно,
И ясность в вопросе мне этом нужна.

Судьба это то, что от смерти осталось,
Когда смерть едина себя раздала,
Частичка её, между звёзд затерялась
И разумом вечным там стала она.

В межзвёздном пространстве скользя меж телами
Познала все тайны и звёзд, и комет,
И чёрные дыры её поглощали,
И вновь порождали спустя много лет.

Что там приключилась и нам не известно
Сама ли взросла или с чем-то сплелась
Но только подвластно ей многое стало,
К тому же велика, её стала власть.

Став разумом вечным она не вернулась,
Тот разум частичку себя возвратил,
И с глыбой огромной планета столкнулась,
Стихии смешав, тьмой надолго покрыл.

И то, что явилось тогда на планету
Судьбою навечно себя нарекло
И силу свою, показав за минуту,
Решила, что править здесь будет оно.

Стихии не смели противиться силе
И вскоре признали главенство её,
И милость свою, проявляя отныне,
Она их вернула на место своё.

Впоследствии в битве стихий она стала,
Ну, кем-то подобным верховных судей
И ловко желаньем стихий управляя,
Вершила всё то, что хотелось лишь ей.

И разумом многих она одарила,
И много другого свершила она,
Кого захотела, она развивала,
Кого не хотела, стирала с лица.

Стихии при ней как вернейшие слуги
Однако не мы лишь одни у неё
Ведь всё, что живое сейчас на планете
Подвластно лишь только решенью её.

При этом она и не зла, и не добра,
Она не едина и не из частей,
Дорога её не пряма и не крива,
И много искусов при этом за ней.

Она направляет, она же сбивает,
Она отбирает, она отдаёт,
Она обласкает, она и ударит,
И всё как захочет она повернёт.

При этом она размышлять заставляет
И каждый свой ход постепенно ведёт
И тот, кто сценарий её угадает
Всегда непременно до цели дойдёт.

Ну что ж, мы пришли до той точки возврата,
Где можешь ещё ты назад повернуть,
При этом сейчас от тебя нужна плата,
Ты должен избрать свой единственный путь.

Щенок покосился. А что он теряет?
Ему ещё много здесь надо узнать,
Угодье сиё своей тайной пугает
И он её должен всецело познать.

К тому же он хортов законы обходит,
Кто рядом с людьми, тот собакой слывёт,
А значит, питаться свободно он сможет,
При этом и стаю он, не подведёт.

И новый свой статус он точно докажет,
Коль сможет всегда с человеком бродить.
Так вот кто ему в этом деле поможет,
И ягод нарвать, и всю дичь завалить.

Ведь старый охотник о сыне мечтает,
Надежду в душе он ещё не убил,
А значит, он с радостью с ним поплутает,
При этом не спросит, зачем он бродил

Ну что ж, я согласен избрать ту дорогу,
по которой судьба меня поведёт.
Но должно мне знать от тебя одну правду.
О том, что меня в скором будущем ждёт.

Ты мне говорила награда, спасенье,
Но что-то не верю я в сказки твои,
Чем платит судьба, за своё же веленье,
Тому, кто людёй тех пытался спасти?

Ведь малый мальчишка не зря в лес умчался,
Не зря за собой он людей заманил,
Не зря же, осёл тот, в селенье вернулся,
Не зря и осла я того завалил.

Выходит, что каждый, людей тех спасая,
За это заплатит всей жизнью своей
А где же награда? Нечестно играя
Ты только позоришь судьбу вот ей-ей.

Ты слишком наивно игру представляешь,
Масштабов её ты не сможешь понять,
Ведь всё что случилось, ты даже не знаешь.
При этом меня, как ты смеешь пенять?

Не зря очень много, ты их не считаешь,
Хотя и не должен ты многое знать,
Не зря и таргора того ты встречаешь,
Не зря тебе право то дали, напасть.

Не зря на уступе ты том оказался,
Не зря твоя стая ушла от тебя,
Вот зря, что ты прыгнуть тогда отказался,
Но в этом винить будешь сам ты себя.

Не зря ты в тех водах тогда искупался,
И выплыл на берег ты тоже не зря,
Не зря ты в дороге со мной повстречался,
Вот стаю не звал ты, тут может и зря.

И этих зря и не зря очень уж много,
И всех перечислить я здесь не смогу.
Тропинок судьбы перечесть не возможно,
Хотя ту завесу поднять я могу.

Ты хочешь узнать про осла и мальчонку?
Ну что же. Осёл, был уже обречён.
И он не осилил к селенью дорогу,
Потому он и был тобой заменён.

А что про мальчонку, ответ будет сложен,
Судьба тут решила не мучить его.
И он всё же жив, хоть немного простужен.
Ну, в общем, найдёте ещё вы его.

"Те же Фаберже,
Только в профиль, е..."
(с) БандЭрос
Неграмотно, глупо, непонятно, противоречит логике и природе.
Ничего нового.

-Old_PbICb-
Ты вундеркинд, ты в чём логику ищешь?

В словах смерти или в поступках мифического персонажа?

Коль второго смысла не видишь, так не тупи хотя бы!

зорго

Бессмысленно искать второй смысл там, где и первый не ночевал.
Объясни логику: почему голодающая стая посылает в атаку на матерого козла мелкого щенка?

Понятия азов стихосложения для тебя до сих пор тайна за семью печатями.
Ты в этот раз даже Вордом не удосужился воспользоваться.
Как был неграмотным бездарем, так и остался, и месяц тебя ничему не научил.
Этому топу место даже не в Печи - потом трубу год чистить от грязи, а на помойке.

-Old_PbICb-
Потому что он мог его завалить, ибо годовалый щенок хорта по своим размерам и силам превосходит обычного волка. Почитай хотя бы про Беляша, описание его есть.

Поту что дичь была загнана и ослабла да и сбежать не могла.

Потому что молодому щенку надо на ком-то учиться убивать.

Потому что один баран на стаю голодных и огромных волков это очень мало. Так что вожак дал возможность щенку заполучить хоть немного мясо или ему вообще ничего не досталось.

И т.д. и т.п.

-Old_PbICb-
Если такой поэт, то вот тебе шанс покажи как надо!

Хотя да, у тебя же муза пьянствует.

Как там одна девушка писала конечно не про тебя но похоже.

Способен ты лишь за кустами
Какашками в других плевать,
А как на бой тебя призвали,
Ты лишь себя стал воспевать.

Что всех ты круче на планете,
Крученей крутого яйца.
Творец ты тот, кто лишь от бога.
Вот только муза не пришла.

зорго

Иди почитай про волков сначала, хорошо?
По твоему описанию таргор был готов разогнать всю стаю - очень. блин, ослаблен.
Щенков, не достигших охотничьего возраста, к охоте вообще не подпускают - потому что и убить не может, и дичь сбежит.
Для обучения убивать приносят ослабленную дичь. А не матерого таргора.
Стая на грани гибели - КАКАЯ УЧЕБА?!