Придон, прервав воинское совещание, примчался, как жаркий ветер, остановил коня перед распахнутым пологом. Мирош отступил, суетливо поклонился.

   – Великий господин… Все готово.

   В огромной серебряной чаше колыхалось густое масло, как казалось Придону, хотя колдун уверял, что это совсем не масло. Был взвинчен, испуган, руки тряслись, однако слова выговаривал громко и четко. Придон выдворил охрану из шатра, Мирош указал ему на стул перед чашей.

   – Когда я закончу… заклинание, – сказал он с запинкой, – мм появится…

   – Что? Мирош поклонился. – То, о чем будете напряженно думать.

   Придон поспешно сел. От масла пахло рыбой, потом запах исчез или просто притерпелся. Голос колдуна звучал монотонно, будто дятел стучал в затылок железным клювом. Масло в чаше отблескивает, яркие язычки светильников бросают косые блики, перебегают, сливаются, расплываются, и в какой то миг он уловил, что там что то проступает, становится видимым ясно, четко. Так бывает на грани сна, когда еще не заснул, еще понимаешь, что лежишь, подогнув колени, но в то же время уже бредешь по дивному яркому миру…  

Жар ударил в голову, в расширяющемся круге света проступили знакомые очертания покоев Итании. Ноздри затрепетали, почудилось, что улавливает тончайший аромат. Наклонился,  всматриваясь, сразу начало расплываться, будто в тумане, отпрянул, медленно восстановилось, он начал твердить себе, что жаждет увидеть ее, самую красивую, самую необыкновенную, и почти сразу изображение сместилось, блеснуло синее небо, слева темнеет гранит стены, а справа выдвинулся туманный профиль, облекся четкостью. Итания стояла на парапете и задумчиво смотрела вдаль. Лицо ее показалось Придону печальным, и пальцы сразу начали шарить нож на поясе: кто посмел? Кто осмелился ее обидеть, огорчить? Как мир еще не рухнул, почему все не бросаются исполнять ее желания?

   – Итания… – прошептал он страстно, – Итания… именем твоим живу, именем твоим молюсь, именем твоим творю…

   Он слышал за спиной учащенное дыхание колдуна, тот пытался всмотреться в то, что видит он, Придон, но Придон ревниво приподнял плечи. Итания прерывисто вздохнула, Придон ухватился за сердце. Ее прекрасные глаза затуманила печаль, а щеки слегка побледнели.

   – Итания, – прошептал он страстно, – скажи, шепни, подай знак!.. Никто не смеет огорчать тебя. Весь мир должен для тебя жить, работать, творить, существовать! Она чуть вздрогнула, зябко поежилась. Он едва не сунулся лицом в масло в страстной жажде немедленно укрыть ее, уберечь от ветра. Удивительные глаза смотрели вдаль, в них появился влажный блеск, Придон заскрежетал зубами: дивные глаза наполняются слезами, а он, Придон, ничего не может сделать!

   – Итания! – вскрикнул он. – Итания!.. Я иду к тебе! Она снова вздрогнула, повела плечами, даже удивленно посмотрела по сторонам. Безумная мысль пронеслась через мозг Придона, как раскаленная добела стрела.

   – Итания, ты слышишь меня?.. Это я, Придон. Я лечу к тебе на крыльях северного ветра. Я приду!.. Я возьму тебя с Куябой вместе!

***

    Он смотрел и смотрел, уже понимая, что вот ради этого стоило жить, стоит родиться и жить, пройти по жизни, страдать тогда в горах, поднять народ на войну, двинуть войска в Куявию, сжечь десятки городов, истребить войска, чтобы вот так сейчас войти, безмолвно и благоговейно смотреть на эту ступню, упиваясь самой возможностью стоять вот так и смотреть, будучи допущенным к созерцанию…

   Ее ресницы дрогнули, веки начали подниматься. Придон замер, Итания медленно открывала глаза, ее взор был затуманен, взглянула на него без страха и удивления. Ее пальцы потянулись к его груди, он с готовностью подался вперед. Она коснулась его твердой, как каменная скала, груди, он ощутил неземной восторг, задохнулся, а ее пухлые розовые губы чуть изогнулись в слабой улыбке:

   – А почему не на коне, как в прошлый раз?.. Ты обещал, что на крылатом коне, схватишь и увезешь…

   – Я так и сделаю, Итания, – ответил он негромко. – Я пришел… я все сделаю.

   Ее лицо дрогнуло, ему показалось, что как будто холодная струя воздуха омыла все в комнате. Глаза Итании распахнулись шире. Некоторое время всматривалась в великом изумлении, голос задрожал, изломался, как хрупкие веточки под копытами большого боевого коня:

   – Это не сон?.. Это не сон… Ты снова пришел…

   Придон прошептал с мукой:

   – Если хочешь, чтобы я умер, скажи. Скажи только слово!.. И я умру у твоих ног в эту же минуту.

   – Зачем? – произнесла она тихим, словно утренний ветерок, голосом.

    – Не знаю, – ответил он потерянно.

   – Но ты…

   – Да, – ответил он. – Но это не я, а тот бог, что заговорил во мне. Я бессилен, я только слежу, трепещущий, что он творит!.. Я обезумел, я уже не человек, Итания. Только ты можешь меня еще спасти!.. Я, который грезил только о жестоких боях, схватках, поединках, удалых набегах… сейчас стою на коленях и… счастлив, что стою, что могу вот так перед тобой, ибо я сейчас не артанин, а ты – не куявка!.. Мы сейчас – боги, нами никто не правит и не указывает, мы сами создаем мир с его законами и правилами… Итания, ты – мой мир!

   Она прошептала, голос ее то трепетал, как крылья самой нежной бабочки, то становился крепче камня:

   – Но мы – есть то… что есть. Ты привел огромное войско, что растоптало Куявию, вбило копытами в пыль, в грязь… Это есть, нам от этого не уйти.

   – Итания, – прошептал он с мукой, – я должен был это сделать! Я не могу без тебя. Я разрушу весь мир, если встанет на дороге между мной и тобой.

   – Придон, – сказала она печально, – я бежала за тобой, за твоим конем, мои слезы… там теперь ручей.

   – А где падали мои слезы, – ответил он горько, – там прожженный камень до самых глубин! Итания, я не могу без тебя, и я должен тебя взять.

   – Так возьми, – произнесла она тихо. Легкий румянец коснулся ее щек, растекся жаркой краской, воспламенил лоб и шею. – Я твоя по праву… и еще потому… Она запнулась, он жадно смотрел на ее губы. Она закончила едва слышно: – …потому что я – твоя.

   Он придвинулся, она опустила голову ему на грудь. Он замер, не веря в свое счастье.

   – Я люблю тебя, Итания, – прошептал Придон. – Я пришел, чтобы взять тебя. Так велят боги!

   – Чьи боги? – спросила она шепотом с его груди.

   – Боги, – ответил он. – Когда я вижу во снах или в видениях твое лицо, я становлюсь богом сам. Тогда мне все удается, на мне быстро заживают раны, я усмиряю диких зверей, я вижу червей в глубинах земли и движение сока в стеблях цветов! Я заставляю самых жестоких плакать, а непреклонные по моему слову прыгнут в седло и поскачут в ту сторону, куда укажу. Я могу все… не могу только причинить боль или обиду тебе, Итания! Здесь даже бог во мне становится твоим ручным зверьком, которого ты вольна приласкать, и тогда он готов умереть от счастья, вольна пнуть и велеть убираться, и тогда он умрет от горя, едва выйдет за двери, но не посмеет тебе воспротивиться… Я очень, очень… я безумно люблю тебя, Итания! Нет таких слов, я их искал, мучился, стонал и рвал на себе волосы, придумывал сам, но нет таких слов, чтобы высказали… чтобы выразили…

Юрий Никитин. «Придон».
 

Наверх